Хочу замуж! - Страница 17

К оглавлению

17

Триш молча и с отвращением выслушала легкомысленную исповедь Эбигейл, после чего тихо, пряча глаза, сказала:

— Ну и дрянь же ты!

Эбигейл изумленно уставилась на мышку Триш.

— Чего-о? Что ты сказала?

— Я сказала, что ты дрянь. И я не хочу больше иметь с тобой дело.

— Подумаешь! Да была мне охота ходить с такой уродиной. У тебя и парня-то никогда не было, вот ты и завидуешь.

— Чему завидовать, Эбигейл? Тому, что ты сделала аборт? Что обманула хорошего парня? Что в результате осталась одна?

— Смотри как она заговорила! Да к твоему сведению, я могу выбрать, кого захочу! Я еще вас всех удивлю, ясно?

— Ясно. Прощай.

— Иди, неудачница!

Триш убежала домой, промучилась всю ночь в слезах, а наутро рассказала все Филу. Теперь он пересказывал это Рою и боялся поднять на друга глаза.

Рой выслушал все совершенно спокойно. Восемнадцать — не шестнадцать, особенно если за плечами у вас работа в психушке, на бойне и в доме престарелых. На многое вы начинаете смотреть несколько под другим углом.

Тогда он хлопнул Фила по плечу и сказал:

— Спасибо, дружище. Знаешь, а я почти рад… Теперь я уеду с чистой совестью и легкой душой.

— А… родители?

— У них есть малыш Джои. Гай скоро вернется из армии и останется в Литл-Соноре. Все будет нормально. Единственное, что меня держало… это Эбигейл. Мне казалось, что у нас с ней может… Одним словом, я ошибся, только и всего. Надо принять этот урок и идти дальше.

Фил посидел молча, щурясь на солнце. Потом сказал негромко:

— А я в армию пойду. Триш как раз доучится, я вернусь — поженимся.

— Уверен в ней?

— В Триш? Как в себе.

— Это хорошо. Повезло тебе. У вас с ней все так… спокойно.

— Ага. И давно. С десяти лет, прикинь? Ей девять было… Я даже не представляю себе жизни без нее.

— Фил, а вы с ней…

— Нет!

— Прости.

— Я не сержусь, Рой. Просто Триш… она еще не готова. Слабенькая она немножко у меня. Ничего, подожду. В армии, говорят, бром дают. А вернусь — в самый раз и будет. Приедешь нашего первенца крестить?

— А то! Кого хочешь, мальчика?

— Не. Девочку лучше. Доченьку.

Хорошо они тогда посидели с Филом, душевно. И Рой даже представить не мог, что это был последний раз, когда они виделись.

Через неделю он уехал из Литл-Соноры, спокойный и странно равнодушный ко всему на свете. С тех пор прошло восемнадцать лет. Конечно, он виделся с родителями. Он приезжал на Рождество и День благодарения…

Но по-настоящему вернулся в Литл-Сонору он только теперь.

Будильник грянул прямо над ухом, и Рой едва не свалился с кровати. Поспал называется.

Холодный душ сотворил из него человека, и вскоре Рой Роджерс вошел в прохладный холл больницы, источая благоухание и свежесть. Поболтал с хохотушкой Лиззи на посту, узнал, как спала малышка Сэнди, потом увидел в окно Лори Флоу и вышел обратно в холл, чтобы встретить ее…

Лори вошла в вестибюль и прищурилась после яркого света, но тут за ее плечом Рой разглядел нечто розовое и белокурое, после чего действовал решительно и молниеносно. Прошли те времена, когда Рой Роджерс не знал, как обращаться с женщинами. Теперь — другое дело.

Лори Флоу была теплая, душистая, сладкая на вкус и упругая на ощупь. Отличное сочетание, особенно когда вокруг рододендроны. Возможно, для достижения лучшего эффекта стоило просто дать ей по голове и залечь в рододендронах на пол, но целоваться было куда приятнее.

Поцелуи настолько взбодрили его, что Рой почти бестрепетно повернулся на голос, раздавшийся за спиной. Повернулся — и уперся взглядом в ледяные озера голубых глаз.

Эбигейл Бриджуотер, в замужестве Лапейн, могли считать дурой, говорящей куклой Барби, тупиком эволюции — кем угодно! Но только Рой Роджерс знал точно: перед ним сейчас стоит умный и жестокий враг.

Женщина становится беспощадной, если прошлое начинает угрожать ее настоящему, грозя лишить будущего…

10
Эбигейл. Как страшно быть блондинкой…

Она ненавидела свой цвет волос.

Она ненавидела розовый цвет, кукол Барби, кошачью вонь, сладкие духи и слово «прелестная».

Мать ни черта не понимала. Мать всю жизнь моталась за папашей по базам и уже очень давно превратилась в еще одного солдата папашиного подразделения. Вся разница в том, что солдаты увольнялись из армии, а мать служила пожизненно.

Распорядок дня у них в доме был армейский, правила — армейские, обстановка — армейская. Правильно, как в казарме, застилать постель маленькая Эбигейл научилась в четыре года.

Папаша, разумеется, рассчитывал на сына, но вышел облом — родилась Эбигейл. Мать плохо перенесла роды, потом все болела и болела, а когда Эбигейл исполнилось пять лет, на целый год легла в больницу. «Нервная горячка» — так это называли соседи, и гладили Эбигейл по голове, и дарили леденцы.

Она ненавидела леденцы. От них болели зубы.

Папаша заботился о ней, как умел. Вызвал на помощь свою сестру-святошу Мэри Энн из Канзаса. Тетка явилась прямиком из девятнадцатого века — серые платья с глухими воротничками и подолом до пола, волосы свернуты в тугой кукиш на голове, единственная косметика — гусиный жир, чтобы не трескалась кожа рук, да касторовое масло — чтобы ресницы были гуще.

За касторовое масло, кстати, спасибо ей. Ресницы у Эбигейл и впрямь вымахали аж до середины щек. А вот самой тетке это не помогло.

Во-от… Потом мать выписали из больницы, но тетка уж прижилась к тому времени в доме, уезжать не захотела. Они с папашей начали командовать на пару, а мать все сидела в своей комнате, только по воскресеньям гуляла вместе с теткой по главной улице.

17