Хочу замуж! - Страница 24

— Нет, про Эбигейл мне просто интересно… Рой, а чего это ты со мной заигрываешь? Ведь через полгода ты укатишь восвояси, а я останусь, неужели же ты думаешь, что я соглашусь скрашивать твой досуг в течение этих шести месяцев?

— Пяти месяцев и трех недель. Очень надеюсь на это.

— Что-о?

— А что такого? Я честен. Ты мне очень нравишься. Мы коллеги. Выросли в одном городе, наши родители дружат. Тебе нравится, как я тебя целую, мне нравится тебя целовать. Почему бы нам не попробовать стать больше чем коллегами?

— Ну ты и гад! Хоть бы для приличия наврал, что мы всегда будем вместе и не расстанемся никогда.

— Если ты станешь для меня единственной — навру непременно. Но зачем мне обещать подобные вещи женщине, которая от меня нос воротит?

Лори сердито хлопнула его по руке, Рой вскрикнул и изобразил, что падает в обморок. Машину начало заносить из стороны в сторону, Лори завизжала и полезла к рулю, пытаясь выровнять джип. Рой улучил момент и сгреб девушку в охапку. Возмущенная Лори уперлась кулачками ему в грудь, выкрикивая бессвязные угрозы, но Рой исхитрился и заглушил мотор, а потом привлек Лори к себе и начал ее целовать.

Первые секунды она еще сопротивлялась, а потом он почувствовал, что она улыбается. Сильные тонкие руки обвились вокруг его шеи, и Лори ответила на поцелуй так, как все и делала в этой жизни: прямо и смело, со всей страстью.

Жаворонок парил в золотом мареве полудня. В раскаленном воздухе висел звон цикад. Рой приоткрыл один глаз.

На травинке замерла изумленная до предела стрекоза. Ее алое с золотом тельце нервно подрагивало, радужные крылья трепетали от нетерпения. Стрекоза таращилась на Роя огромными золотистыми глазищами и напряженно думала: откуда это в прерии взяться голому мужику?

Дальше за стрекозой колонна из пяти невозмутимых муравьев маршировала по пологому золотисто-бежевому холму. Холм мерно вздымался и опускался. Рой осторожно сдул муравьев и накрыл золотистый холм ладонью.

Лори замурлыкала, вытянулась и повернула к Рою разрумянившееся и счастливое лицо.

— Рой Роджерс! Я знала, что не стоит тебя брать с собой в прерию.

— По тебе не скажешь, что тебя это сильно огорчает.

— А профессиональная этика? Я лежу голая со своим формально подчиненным посреди прерии…

— Доктор Флоу! Предлагаю представить это в суде как оказание первой помощи. Искусственное дыхание методом «рот в рот» и прямой массаж…

— Молчать! Доктора — известные циники и пошляки.

— Лори…

— Что?

— Ты очень красивая. Я это понял еще в самый первый раз, когда ты танцевала стриптиз для папы, но тогда ты не дала возможности тебе это сказать…

— Рой…

— Тихо. Не надо, не говори ничего. Люди так все портят словами…

— У тебя кто-то был?

— За эти двадцать лет? Конечно. Только я даже лиц их не помню, не то что имен. Немного, разумеется. Я пробовал жить вместе с одной докторицей… из нашей же клиники. Знаешь, нам обоим казалось, что у нас получится. Одни интересы, одно место работы.

— Не вышло?

— Нет. На работе мы говорили о работе, дома — тоже о работе, и очень быстро выяснилось, что от этого можно и озвереть. Мы почти возненавидели друг друга, но стоило расстаться — отношения тут же наладились.

— И больше ни с кем?

— А вторая женщина, наоборот, не имела никакого отношения к медицине. Милая в общем-то девочка, только вот ревнивая ужасно. Звонила сорок раз на дню и требовала меня к телефону. Я оперировал тогда очень много, к телефону меня, естественно, не звали, а она обижалась и все говорила: ну неужели пациент не может подождать, он же все равно под наркозом?

— М-да…

— Да. А потом я решил — наверное, это во мне что-то неправильно. Я ведь очень закрытый человек, Лори. У меня и друзей там, в Остине, не было. Я, живой и настоящий, остался здесь, но возвращаться мне совсем не хотелось… Просто не к кому было. Так я думал.

— А как же твои?

— Ну… У мамы и папы был маленький Джои. Братья взрослые, у каждого своя жизнь. Мы созванивались, общались, но жить всем вместе… мне казалось, это невозможно.

— А я плакала каждую ночь, когда работала в Чикаго. Домой очень хотела.

— Ты — и плакала? Не верю. Ты крепкая девица.

— Крепкая не значит бесчувственная. Я же НОЧЬЮ плакала. Когда никто не видит…

— Значит, у тебя никого не было?

Лори перекатилась на живот Рою, осторожно подперла ладонями щеки, упираясь локтями ему в грудь. Он осторожно прижал ее к себе, любуясь лучистыми серыми глазами девушки.

— У меня не то чтобы никого совсем не было… Мне как-то не хотелось ни с кем жить одним домом. Я представляла разные глупости — и мне тут же становилось смешно, а иногда противно.

— Что же именно?

— Ну… ерунда всякая. Носки грязные, крышка на унитазе все время поднятая…

— Лори, ты насмотрелась ток-шоу.

— Веришь, нет — ни одного ток-шоу в жизни своей не видела. Ой!

— Ты что?

— Шуршит что-то…

— Это трава, наверное.

В этот момент справа и сзади раздалось бодрое покашливание и веселый старческий голос изрек:

— Какое прекрасное нынче утречко, не правда ли?! Я дико извиняюсь… Я не смотрю, дочка, не смотрю! Вы тут козу не видали?

Лори пискнула, скатилась с Роя и ускакала на четвереньках в траву. Рой вздохнул, подтянул к себе рубашку и поднялся, прикрывая ею чресла.

Седой как лунь старикашка с яркими голубыми глазками, роскошными белоснежными усами, в ковбойской шляпе набекрень и потертых кожаных штанах сидел верхом на небольшой меланхоличной лошадке, мерно жевавшей пучок травы. При виде Роя старичок прищурился — и уже через мгновение обличающе вытянул вперед палец.