Я отложила ручку и мрачно уставилась на Салли.
— Чикита, во всем этом есть одно большое «но»: я не умею танцевать стриптиз.
— И не надо, ты что, сдурела? Да тетя Исабель тебя в реке утопит, если узнает. Нет, нужен небольшой танцевальный номер с элементами эротики. Ты же занималась бальными танцами — значит, чувство ритма у тебя есть. Костюмчик я продумаю. Маску будем надевать?
— Не надо. Мы с ним не виделись пятнадцать лет. Он меня не узнает. А дядя Кейн с ребятами, наоборот, узнают и в маске.
Вот так я и влипла в главную авантюру в моей жизни — а все для чего? Сейчас объясню и это.
Врачом я хотела стать всегда. Лет, наверное, с трех. В пять вполне прилично наложила повязку Билли Горну, рассадившему ногу об острый камень. В семь научилась накладывать примитивные швы.
Наша с Салли мама Меган — ирландка. Многие считают ирландцев колдунами, и это не лишено смысла. Мама Меган отлично разбиралась в травах, варила декокты, делала микстуры и настои от всех болезней, нам с Салли сроду не дала ни одной таблетки и не сделала ни одной прививки. Когда много лет спустя встал вопрос о моей специализации, мама Меган дала очень своеобразный совет:
— Терапевт-хренапевт, невролог-хренолог… Большого ума не надо, чтобы прописать от поноса стакан химического напалма, от которого даже глисты мрут! А вот собрать нужные травки да скатать правильные пилюльки — тут надо мозг иметь. Я лично стою за хирургию — по крайней мере, это честное ремесло. Отрезаешь ненужное, порванное сшиваешь и смотришь, чтобы рана была чистой. Да, кстати: когда будешь сшивать, помни принцип — красное с красным, белое с белым, розовое с розовым, желтое с желтым. Не ошибешься!
Вот такая у нас мама Меган!
Я пошла в хирургию — и ни разу не пожалела о своем выборе.
После ординатуры и трехлетней работы в госпиталях Чикаго и Сан-Диего, четыре года назад я вернулась в родную Литл-Сонору. Приняла больницу. И первые полгода спала по два часа в сутки — потому как времени на сон не было.
Техас — штат весьма обширный и крайне просторный. Расстояния здесь измеряются квадратными милями, ранчо отстоят друг от друга так далеко, что ближайшим соседом считается тот, до кого три часа на машине…
Еще есть пустыня, где тоже полно народу. На буровых работают вахтами, все болезни лечат кукурузным пойлом убойной крепости, но если уж припрет — вызывают врача по рации. В первый же месяц работы я летала туда на полицейском вертолете — один из ребят оступился и попал ногой в коленчатый вал буровой… В сериале «Скорая помощь» все выглядит прекрасно, но попробуйте-ка соблюсти стерильность в луже из нефти и крови, поливая раздробленную ногу дезинфицирующим раствором и отчаянно молясь, чтобы не грохнуться в обморок на пятидесятиградусной жаре?
Короче говоря, люди в наших краях предпочитают в больницу не попадать, но если уж попадают — то по серьезному поводу. В смысле практики и жизненного опыта наша больничка — бесценный кладезь для молодых медиков, но нам нужны специалисты! На данный момент со мной вместе работали три сестры-медсестры — Лиззи, Джейн и Кэрол Джедд, анестезиолог Бен Даймон, акушерка Сэмми Джоунс, детский врач Тони Бокадеро и врач-консультант — старейший житель нашего городка мистер Абрахам Грей, семейный доктор, помогавший прийти в этот мир всем жителям Литл-Соноры от пятидесяти и младше….
Я, Лаура Флоу, тридцати лет, белая, незамужняя, по специальности — хирург общего профиля. Я умею отрезать ненужное и сшивать порванное. За эти четыре года я потеряла всего троих пациентов. Целых три семьи нашего городка осиротели по моей вине. Много это или мало?
Я понимала, что одной мне не справиться. Я отправляла тяжелых больных вертолетом в Сан-Диего и Остин — но эти упрямые мулы не желали лечиться «у городских пижонов». Они терпели до последнего — и приползали в нашу больничку едва ли не ползком, когда уже было почти поздно. Скажу не хвастаясь: за эти четыре года мои коллеги и я лично совершили пару десятков врачебных чудес и, будь у нас время, могли бы написать по диссертации, только времени нам как раз и не хватало. И вот однажды Тони Бокадеро заявил после ночного дежурства:
— Беда еще и в том, что про нас никто не знает и не помнит. Вот если бы у нас работал Рой Роджерс! Под него сразу дали бы и деньги, и оборудование, и собственный вертолет. Представляешь, Лори: барокамеру бы дали для грудничков! Мы бы построили отдельный корпус…
— Мечтать не вредно, Тони.
— Вовсе это не мечты. Рою давно пора вспомнить о родном городе. Он здесь вырос.
— Ну вырос — это сильно сказано. Он уехал учиться, когда ему было восемнадцать. Полжизни назад. Приезжал, потом перестал. Зачем ему наша глухомань, когда к его услугам шикарная клиника в Остине?
Тони нахмурился.
— Мы врачи, Лори, Мы лучше всех знаем: страдают и мучаются люди по всей земле одинаково. Бедные, богатые, в городе, в деревне… И в морге все одинаковые — голые и с бирочками на ноге. Так вот, для врача все пациенты тоже должны быть одинаковы. И шикарная клиника здесь ни при чем.
— Тони, ты хочешь сказать, что отказался бы, если бы тебя сейчас пригласили в Остин?
— Не знаю, врать не буду. Иногда я устаю — от бессилия, от невозможности помочь. Как тогда, у Мэри Джонас — тройное обвитие пуповины, асфиксия плода… а кесарево делать нельзя, потому что у девочки кардиостимулятор. И мы с тобой ничего не смогли сделать, Лори. После такого мне всегда хочется уехать. Зажмуриться, послать все к черту… Но назавтра ко мне на прием придет пятнадцатилетняя Лорейн, которая ждет тройню, а потом Кьяра, собирающаяся рожать пятого, приведет своего Дикки с пупочной грыжей… И куда я от них уеду? Вот то-то же.